Территория насилия

Медбрат

Я рывком села на кровати и вытаращила глаза. Когда туман в голове немного рассеялся, я узнала Дмитрия.

– Выпей воды! – сказал он, поднося к моим губам термостакан-непроливайку.

Я сделала несколько глотков и отстранила от себя стакан.

– Что тебе такое снилось? – спросил Дмитрий.

– Не скажу, – испуганно ответила я. – Вот режь меня сейчас на этом месте, но я не скажу.

– Успокойся, – мягко сказал Дмитрий, – Не буду я тебя резать. Если такая гадость снилась, то забудь скорей. Ведь это просто пустяки, просто сон, этого нет и не может быть.

– Хотелось бы мне, чтобы этого не могло быть, – вздохнула я, – Но уж очень оно похоже на то, что есть.

Дмитрий взял меня за плечи.

– Тебя всю трясет, – с этими словами он провел ладонью по моей спине. Лицо его вдруг стало сосредоточенно-изумленным. 

От его прикосновений меня словно прошибло током, а внизу живота закружились бабочки. Я уже не могла блокировать эти ощущения и мне хотелось их испытывать снова и снова. 

Мне было жутко стыдно перед парнем, казалось, что он мог заметить мой конфуз, когда мы находимся рядом. Но он вел себя как настоящий медик, и вроде бы, не реагировал на меня также, как и я на него. И это было немного досадно. Он чуть-чуть подвинул меня и стал внимательно ощупывать кровать.

– Вставай, – наконец сказал он. – Нужно сменить простыни. Похоже, и матрас тоже. Ты мокрая вся, как мышь. Нельзя спать в таком болоте, иначе что-нибудь еще гаже приснится.

Эти слова вызвали у меня настоящий приступ паники. Меня бросило в жар, я покраснела до корней волос, и меня затрясло еще больше.

– Я что, надула в постель? – в ужасе прошептала я.

– Нет, что ты! – заулыбался Дмитрий. – Это просто проливной ночной пот. Такое бывает у подростков, особенно, когда снятся кошмары. Ты же еще из подросткового возраста не выклевалась!

– Мне уже 19, – пробормотала я, – Будет…скоро…почти…

– А хоть бы даже и обдулась, – продолжал Дмитрий, – Так что с того? Я – медбрат. Я всякого навидался, и это моя работа – менять обдутые и обосратые простыни. Как говорил наш профессор, который преподавал нам курс гнойной хирургии: «Медицина, ребятушки, – это кровь и говно! А кому это неприятно, так тех вон из профессии!». Славный был дядька, царство ему небесное! Так что ничего страшного, и незачем впадать в панику. Дуй, сколько влезет, вернее, сколько выльется! – и он тихо засмеялся.

Звук его смеха меня несколько успокоил. Я вылезла из мокрой постели и прошлась по комнате, шлепая по теплому полу босыми ногами.

– Иди, обмойся под душем, прежде чем менять ночнушку, – посоветовал Дмитрий, снимая с кровати насквозь пропитанные потом простыни.

– Надо же! Как ты только не растаяла вся, как Снегурочка! – бормотал он. – Одеяло тоже все промокло. Проще принести тебе все новое. Иди в душ, я сейчас вернусь. Рубашку тоже давай сюда, чтобы я все кулем унес.

Я сняла мокрую, липнущую к телу рубашку, свернула ее. Дмитрий тем временем уже скатал всю постель в огромный свиток.

– Клади ее сверху, – сказал он. Его голос звучал приглушенно из-за огромного тюка.

Я положила сверху еще и аккуратно свернутую рубашку и пошла в душ.

Когда я вышла из душа, Дмитрий занимался перестиланием постели. Он притащил все новое: матрас, простыни, подушки, одеяло. Свежую ночную рубашку он повесил на спинку стула. Я натянула ее на себя, вздрогнув от приятного прикосновения чистой, мягкой материи к только что вымытой коже, и спросила:

– А как ты стал медбратом? Такая профессия среди мужчин вроде бы не особо популярна.

– Вообще-то, я учился в медицинском, – ответил Дмитрий, аккуратно и очень ловко расправляя простынь, – Хотел стать хирургом. Но знаешь, медики ведь все военнообязанные. К тому же сначала эпидемия, а потом настоящая пандемия. Не выдуманная олигархами для выкачивания денег на свои оффшоры, а настоящая – когда умирают миллионы в течение какого-нибудь месяца. Нас всех мобилизовали. Мы мотались по всему миру от очага к очагу. Просто голова кругом шла: из Москвы в Новую Зеландию, из Новой Зеландии на Аляску, с Аляски в тропическую Африку. Думал, что с ума сойду. Коллеги, солдаты тоже все вокруг заражались и умирали.

В конце концов, прислали на эту базу. Но несмотря на то, что за время пандемии я вроде как дослужился до младшего лейтенанта, и я вроде как почти хирург с почти законченным образованием, меня поставили сюда медбратом. Могли бы и получше для меня применение найти, но возражать нельзя.

– А что, медсестер не нашлось? – спросила я.

– Женщин сейчас вообще почти не осталось, – ответил Дмитрий. – Особенно молодых. В основном выжили те, кто старше 50. Но почти все, кого я видел, так изуродованы гнилушкой, что на них страшно смотреть. Знаешь, эти первые язвы, которые появляются на щеках?

Я кивнула. Конечно же, я знала эти самые первые признаки заражения: цепочка небольших синеватых прыщей, тянущаяся от уголка рта к уху.

– Так вот, у большинства выживших женщин, эти язы проедают щеку насквозь так, что зубы торчат. Опухолей безобразных на лице тоже полно. И знаешь, некоторые опухоли выращивают на себе что-то вроде зубов, прямо как тератомы, только все это снаружи. Так что выжившие женщины и на людей-то почти не похожи. Мужиков тоже гнилушка уродует, но женщин – особенно сильно.

– С мамой такого не было, – прошептала я.

– У нее, скорей всего, была скоротечная форма, когда мышцы превращаются в подобие прокисшего творога. Вонища стоит ужасная, но особой боли человек не испытывает. Умирают через несколько дней после появления первых высыпаний.

Тут он обернулся и посмотрел на меня. Я стояла бледная как мел.

– Ой, прости, – сказал он смущенно. – Я со своими медицинскими лекциями. Не нужно было этого говорить.

– Да, ничего, – сказала я, – все именно так и было. Когда мама была при смерти, папа запирал нас с Кирой на кухне, зажигал ароматические свечи и затыкал все щели под дверями тряпкой. И строго-настрого запрещал высовываться. Сам за ней ухаживал. Но он не заразился. Он умер от инфаркта вскоре после смерти мамы. А с бабушкой и дедушкой мы связь потеряли еще в самом начале локдаунов. Их телефоны просто перестали отвечать. Они тоже, наверное, умерли.

– Скорей всего, – согласился Дмитрий. – Хотя, может и выжили. У тебя генетическая комбинация уникальная. А ведь это их гены. Где они жили?

– В Березняках. Они там дом купили, когда на пенсию вышли.

– Тогда, наверняка погибли и без гнилушки. В подмосковных деревнях там такое творилось, когда все полетело к чертям.

– Ладно, – сказал Дмитрий, – Вот тебе чистая постель, ложись, давай, хватит полуночничать.

– Я не хочу, – пробормотала я. – Я тупо боюсь.

– Не выдумывай, если не хочешь на курс снотворных нарваться, – одними губами прошептал Дмитрий. – Я, конечно, тебя не сдам, но ведь кроме меня других полно.

У меня задрожали губы, глаза налились слезами.

– Ой, только не начинай! Пойдем, что ли по коридору пройдемся, может, тогда угомонишься.

Мы вышли в коридор. Место это было весьма унылое: белый пол, белые стены, бесчисленные запертые белые двери (что там за ними – я не знала), неприятный яркий свет флуоресцентных ламп. Но мне было приятно шагать рядом с Дмитрием.

Он чуть приобнимал меня, чтобы я не упала, а внутри у меня все вибрировало и тряслось. И это явно было не последствие сна. Со мной происходило что-то невероятное, никогда раньше я не испытывала сексуального возбуждения и кажется, это было именно оно. 

Я понимала только одно: хочу испытывать это еще и еще. И только рядом с ним я могу что-то подобное чувствовать. Дмитрий был, словно катализатор. Спусковой крючок, после которого начинались это невообразимые процессы в теле.

Да, такое даже психологу не расскажешь… Ни сестре, ни кому-то еще из персонала. Единственная подруга, с которой я могла бы потрещать на эту тему, моя соседка Нина, никогда больше не сможет поговорить со мной.

Мы прошли мимо нескольких дверей, наконец, он открыл одну из них, и мы очутились в какой-то комнате, похожей на кладовку. В ней стояло множество стеллажей и аккуратно разложенными на них полотенцами, стопками простыней, еще каких-то вещей. Дмитрий встал у одного из стеллажей и поманил меня к себе. Я подошла.

– Знаешь, это место не просматривается их камерами, – шепнул он мне на ухо. – Здесь они нас не видят.

Самая не зная почему, я внезапно привстала на цыпочки, обвила его шею руками и поцеловала в покрытую щетиной щеку. В ответ он страстно поцеловал меня в губы.

Я неожиданно для самой себя потянулась руками к его ширинке и нащупала там что-то твердое как камень. Дмитрий весь задрожал, но сделал над собой усилие и перехватил мои руки, поднес их к своим губам, нежно поцеловал пальцы.

– Пошли назад, – прошептал он, – А то заметят, что нас нет. Тогда такое начнется!

- Не хочу… - настойчиво сказала я, - Никто нас не хватится, ночь ведь! Обними меня, я так чувствую себя в безопасности…