Я проснулась от звонка — в ушах звенел голос Тайлера. Сначала не поняла, что происходит. Голова тяжёлая, как будто внутри неё клубился туман. Наверное, всё из-за таблеток, что я приняла на ночь.
— Да, привет, — сонно пробормотала я, прищурившись на свет. Глаза категорически отказывались открываться.
— Привет. Почему ты не взяла трубку вчера? Я тебе звонил несколько раз, — голос Тайлера звучал обеспокоенно.
— Я только зашла, быстро приняла душ и вырубилась. Прости... — Я наконец открыла глаза, и солнечный свет обжёг зрачки. Мир был слишком ярким для моего заторможенного мозга.
— Ладно, я просто волновался. Я ещё наберу. У тебя, кстати, завтрак через пять минут, так что поднимайся.
— Спасибо. Я тебе перезвоню. Мне потом к Ноэлю — очередной психологический сеанс.
— Он мне не нравится, — резко сказал он. В голосе сквозила ревность, и мне стало даже немного приятно.
— Он довольно милый, — усмехнулась я. — Ладно, побегу.
Я отключилась, потянулась и нехотя встала с кровати. Переоделась в чистую домашнюю одежду, умылась, собрала волосы в хвост. В это время в комнату заглянула женщина с подносом.
— Завтрак. И не забудь выпить таблетки. Вам сменили схему лечения — указания доктора Коннерса, — сообщила она, улыбаясь слишком сладко, будто её забавляло моё положение.
Я села за стол, глядя на кашу, слипшуюся комками, и варёную курицу, от которой уже начинало подташнивать.
— Господи, мне обязательно это есть? — простонала я, подперев щёку рукой.
Женщина уже уходила и только кивнула через плечо. Я вздохнула, как будто перед боем, и принялась ковыряться в еде. Проглотила таблетки. Когда доела, вызвала женщину и отдала ей поднос. Чувствовала себя не просто уставшей — истощённой. Если я не начну есть нормально, скоро стану похожа на призрак.
До приёма у Ноэля оставалось немного времени. Я хотела набрать Тайлера, но вспомнила — понедельник, значит, у него сейчас тренировка.
Я вдруг вспомнила о белье, что купила вчера, и решила примерить его. Красный, дерзкий комплект, почти вызывающий. Я повернулась к зеркалу, разглядывая своё отражение. Щёки слабо порозовели — впервые за долгое время я почувствовала себя... женщиной.
Но я не рассчитала время.
В дверь никто не постучал. Она просто открылась, и на пороге появился Ноэль.
Я замерла. Он тоже. Его взгляд на мгновение задержался на мне, но он тут же отвёл глаза. Лицо было напряжённым.
— Прости, — сказал он глухо. — Я не знал, что ты... занята.
— Может, стоит начинать стучаться? — Я подняла подбородок, стараясь сохранить лицо, хотя сердце бешено колотилось.
Он чуть улыбнулся, виновато:
— Хорошая идея. У тебя пять минут, Лорейн. Жду в кабинете.
Он исчез за дверью, и только тогда я позволила себе выдохнуть. Боже, что это было?
Я надела лёгкое платье поверх красного кружевного белья. Оно скользнуло по телу, словно вода, подчёркивая каждый изгиб. V-образный вырез чуть намекал на дерзость — ровно столько, сколько нужно, чтобы чувствовать себя живой. Не знаю, что именно со мной происходит, но здесь, несмотря на всю мрачность этого места, я начала улыбаться. Может, новая терапия действительно работает?
Натянув босоножки, я вышла из комнаты с лёгкой походкой, будто шла на свидание, а не на приём к психотерапевту.
Кабинет Ноэля был залит золотым светом, и в нём пахло дубовой мебелью и терпкой амброй виски. Он сидел у окна, в руке бокал, взгляд задумчивый. На секунду мне показалось, что он вовсе не здесь — где-то в своей боли, спрятанной за строгим костюмом.
— Мистер Коннерс, я вам не мешаю? — села напротив, указывая на бутылку, которая весело мерцала в солнечном луче. Виски прямо-таки манил.
Он вздрогнул, словно его выдернули из другого мира.
— Прости. Только не говори никому, хорошо? Я пью нечасто. Лишь в… определённых обстоятельствах, — он не договорил. И не нужно. По глазам ясно — это не из-за работы. Это из-за чувств, которые не дают покоя.
— Не скажу. Но при одном условии, — наклонилась вперёд, встречаясь с ним взглядом.
— Каком? — спросил он, убирая бутылку в ящик и скользя взглядом по моему телу. Глазами он ничего не говорил, но я чувствовала: он видит каждую линию, каждую деталь.
— Каждый день приноси мне что-нибудь вкусное. Я не выдержу эту "еду". Я уже таю, как снег под солнцем. Вещи с меня сваливаются. Скоро придётся ходить голой. — Я улыбнулась, но в голосе было и немного боли.
— Договорились. Хочешь шоколадку? — он тоже улыбнулся, впервые за всё утро по-настоящему тепло.
— Конечно, хочу. Ты мой спаситель. Хоть бы понять, зачем ты так обо мне заботишься.
Он протянул плитку, и я с жадностью отломила кусочек. Горький шоколад растаял во рту, как напоминание о чём-то настоящем, живом.
— О чём ты говорил с Тайлером? — спросила я между укусами. Мне не давал покоя их вчерашний разговор.
— О тебе, разумеется, — ответил он спокойно, и я, откинувшись на спинку, перекинула ногу через ногу, будто это был простой разговор. Но внутри всё сжалось.
— Раз это не во время сеанса, значит, ты можешь сказать. Секретов нет. Говори.
Он посмотрел на меня долго и как-то по-другому.
— Он влюблён в тебя.
Я открыла рот, но не от удивления. Я это знала. Давно. Просто теперь это прозвучало вслух — и стало тяжелее.
Вчера.
Я подошёл к Лорейн и Тайлеру. Она представила нас друг другу, и я, без лишних слов, предложил Тайлеру отойти в сторону. Хотел поговорить с ним один на один. Я давно читаю людей — и в его взгляде на неё не было ничего дружеского. Он был влюблён. До безумия. До дрожи в пальцах.
— Тайлер, — начал я тихо, но прямо, — я видел, как ты смотришь на неё. Ты влюблён в Лорейн.
Он не стал отнекиваться. Напротив — будто ждал, чтобы кто-то наконец это сказал вслух.
— Да… вы правы, — выдохнул он. — Это началось ещё в средней школе. Я был на два класса старше, но уже тогда она притягивала меня. Такая хрупкая, замкнутая, будто из стекла. Мы начали общаться, и… всё. С тех пор я ни о ком другом не думаю. Но она... она видит во мне только друга. Знаете, мне легче стало, просто от того, что я наконец это кому-то сказал.
Он тяжело вздохнул и провёл рукой по волосам. Его боль была настоящей. Эта внутренняя борьба разрывала его.
— Она счастлива рядом с тобой, — сказал я. — Когда она улыбается — это почти всегда при тебе. Её лицо светлеет. Здесь ей плохо. Она будто выцветает. Помоги ей держаться. Делай каждый её день особенным. Ей нужно выбраться отсюда, а без внутреннего огня — она просто не справится.
— Хотел бы я её забрать… — тихо сказал Тайлер. — Но родители подписали бумаги. Я ничего не могу сделать.
Наше время.
Я сидела напротив Ноэля. Он рассказал мне о том разговоре. Тайлер… он влюблён в меня. Это не стало откровением — я знала. Просто… не хотела признавать.
— Не вздумай сказать ему, что я тебе это рассказал, — попросил Ноэль.
— Конечно, — прошептала я. — Хотя, это безумие… Знаешь, я всегда это чувствовала. Но я не могу. Не сейчас. Не хочу этих отношений. Это больно. Это… слишком много.
Голос мой задрожал, и я не успела сдержать слёз. Они катились по щекам горячими потоками. Я не знала, откуда они берутся — просто рвались наружу. Не от любви, не от слов… от всей этой жизни, которую мне навязали. От боли, которую я ношу внутри, будто камень.
Я закрыла лицо руками. Ноэль молча пододвинул мне стакан воды.
— Таблетки принимала? — спросил он спокойно.
Я лишь кивнула. Не могла вымолвить ни слова. Только рыдания, только горькая истина в груди.
Моя жизнь развалилась. Всё, чем я была, кем хотела быть, исчезло. Вместо вечеров с друзьями — белые стены. Вместо свободы — таблетки. Вместо счастья — холод и тревога.
Я сидела, прижавшись спиной к креслу, чувствуя себя маленькой, раздавленной, ничтожной. Только слёзы. Только безысходность. Только психиатрическая больница вместо танцев под дождём.
— Почему ты плачешь? Просто расскажи мне... Я должен тебе хоть чем-то помочь, — голос Ноэля звучал мягко, но в нём проскальзывало отчаяние.
Я всхлипнула, закрыв лицо руками.
— Как я дошла до т-... т-...такого?.. — заикалась я, едва выдавливая слова. — Какого чёрта я вообще оказалась здесь?
— Это не ты. Это родители. Они приняли решение за тебя. Ты ничего не могла сделать, — ответил он, присев рядом. Его голос был спокойным, будто он хотел убедить в этом не только меня, но и самого себя.
Я судорожно втянула воздух, мои пальцы дрожали.
— Господи... Я одна. Совершенно одна в этой чёртовой больнице... Я устала. Хочу сбежать. Сбежать от всего этого мира...
Ноэль нахмурился, его глаза потемнели от тревоги.
— Не говори так. Пожалуйста. Я знаю, о чём ты думаешь. — Он протянул руку и, словно боясь спугнуть, осторожно коснулся моей ладони. — Я буду рядом. Всегда. Ты можешь прийти ко мне в любой момент. Я помогу. Чем смогу.
Он вытер слезу, скатившуюся по моей щеке. Его прикосновение было нежным, почти невесомым.
— Не нужно... — прошептала я, отодвигая его руку. Я не заслуживала этой заботы. Она казалась мне ненастоящей. Излишней. Как будто у меня больше нет права на тепло.
Я рыдала, пока не начала заикаться. Слова путались, грудь сжималась, не хватало воздуха. Ноэль молча подал мне стакан воды. Потом уложил меня на диван, аккуратно накинув плед. Я свернулась калачиком, как ребёнок, которому не к кому прижаться, и продолжала плакать.
"Почему я такая истеричка? Почему всегда реву?" — ненависть к себе пульсировала внутри.
Когда слёзы иссякли, я вытерла лицо и тихо сказала:
— Пойду к себе.
Он кивнул, не сказав ни слова.
Но как только я закрыла за собой дверь кабинета, волна пустоты накрыла меня с головой. Я знала, что делать. Я повторю. Повторю то, что однажды уже сделала. И в этот раз меня никто не остановит уже. Притворяться что всё хорошо было слишком сложно, даже если я и улыбалась, это наглая ложь, это не я больше.
Из тумбочки я достала спрятанное лезвие. Серебристое, холодное. Оно будто ждало меня. Как старый друг. Никто до сих пор не знает как я его сюда пронесла с одной из прогулок с Тайлером. Когда я поняла что у меня есть привилегия в этом месте, меня перестали проверять и лезвие было легко пронести.
Я села на кровать, закатала рукав и поднесла лезвие к запястью. Первый контакт — острая, почти сладкая боль. Рука начала ныть, как тогда. Я провела короткую, но глубокую линию — и в этот момент дверь распахнулась. Как всегда, вовремя.
— Ты забыла теле... — начал Ноэль и осёкся. — Чёрт, что ты творишь?!
Он подлетел ко мне за секунду, вырвал лезвие из пальцев, осторожно, не причиняя вреда, и бросил в мусорное ведро. Его дыхание было сбивчивым. Лицо — бледное, испуганное.
— С ума сошла?! — Он уже рыскал в аптечке, руки дрожали, но он всё делал точно.
Перекись, ватка. Легкое жжение. Потом — мазь и пластырь. Он всё делал молча, аккуратно, будто чинил что-то хрупкое и ценное.
Я смотрела на него, как загипнотизированная. Почему он спасает меня? Зачем? Я ведь не стою этого.
Он всё ещё держал мою руку, не отпуская, пока я сама не отняла её.
— Спасибо... — едва слышно прошептала я. Но зачем? За что? Я же его ненавижу... Я ненавижу себя.
— Какого чёрта ты творишь?! — повторил он, его голос сорвался. — Ты хоть понимаешь, что могла... — он не договорил.
— Дай мне умереть спокойно, — я всхлипнула, глаза затопило. — Я просто не хочу жить. Оставь меня.
Он не ушёл.
Он просто сел рядом и молчал. Не касался. Не говорил пустых слов. Просто был.
И почему-то именно это — его молчаливое присутствие — разрывалось внутри сильнее любой боли. Почему мне не дают просто уйти из этой чёртовой жизни?