Наутро после вечера нашего примирения я была не выспавшейся, но очень счастливой. Пока тщательно собиралась, не могла скрыть довольную улыбку, что так и норовила намертво прикипеть к губам. Давая себе мысленную затрещину — сейчас не время думать о делах сердечных, — я вышла из комнаты. Малфой ждал внизу как ни в чем не бывало, словно и не было никакой ссоры.
Едва мы переступили порог гостиной, как все разговоры стихли и к нам обратились взоры всех присутствующих. Примерно то же самое было и в Большом зале. Но краше всех наград была реакция Паркинсон — уж слишком злой она выглядела. На ближайшие несколько дней мы стали самой обсуждаемой темой разговора среди тех, кто любил посплетничать и перемывать кости. Но я была уже привычной к такому вниманию, Малфой — тоже.
Правда, про нас все забыл
