ЛюБоль

Глава 8.1

Я избил их до полусмерти. Сломал руки, ребра, носы. А потом я трахал ту

самую шлюху прямо в туалете. Она с готовностью отдалась мне за те деньги,

которые я отобрал у конченых ублюдков. Если я цыган вороватый, то почему бы

не оправдать то, кем меня считают.

Со временем я осознал, что моя дикая ярость, моя физическая сила дает

возможности отомстить. Я научился убивать правильно, красиво и виртуозно.

Теперь я мог сам сеять смерть, оставлять ее за собой кровавым шлейфом.

Я коллекционировал своих врагов, я убивал их по одному и ждал, когда

подберусь достаточно близко, как зверь, к самому главному из них и отомщу, со

всей изощренностью больного психопата.

А потом я снова смеялся и плакал. Рыдал, как ребенок, который проснулся

после сказочного сна в диком кошмаре, в котором самым страшным монстром

оказался он сам.

Нищим, изгнанным монстром без имени и без роду. Человек без прошлого и

без лица. От меня шарахались даже бездомные псины, в ужасе поджав хвосты.

Но судьба – хитрая, трусливая сука, отобрав всё, она пытается восстановить

баланс, подсунуть тебе что-то другое. Взамен на утраченное. На, ублюдок,

утешься, не ной! Эдакая дьявольская сделка. Я получил больше, чем имел, но

потерял душу. Внутри меня зияла черная дыра, персональная бездна, воронка,

которая постепенно засасывала в себя все то человеческое, что оставалось во

мне из прошлого. И я перевоплощался, менялся… в кого? Я и сам не знаю. Я не

знаю того человека, который резал, колол и убивал, я сеял смерть.

Иногда я смотрел на свои руки и видел их по локоть в крови, а мне было

мало. Недостаточно. Здесь, в этой глуши, куда никто не смел сунуться, я построил

себе новую жизнь. Среди отморозков и отребья, которые пошли за мной, потому

что я пообещал им свободу и потому что боялись меня. Они пошли за

сильнейшим.

От ядовитой горечи одиночества и подтачивающей изнутри ненависти не

спасало ничего. Ни спиртное, ни женщины, ни власть. Но все же какой это

сильный стимул не развалиться на куски и не сгнить заживо! Впрочем, и себя я

ненавидел не меньше. Но с этим справлялся намного лучше, чем с

воспоминаниями. Я ждал. Терпеливо. Собирая себя по осколкам, учился жить

заново, как когда-то ходить, снова разговаривать, есть самостоятельно. Первое

время беспробудно пил, только так мог уснуть, а точнее, вырубиться хотя бы на

несколько часов. Без спиртного я не спал сутками.

Потому что эта тварь снилась мне ночь за ночью. На своей белой тачке. В

моем доме, на моих землях. Как навязчивый бред, как дикое безумие. Я бежал от

него, а он настигал меня везде, едва солнце пряталось за горизонтом. Проклятое

солнце, оно напоминало мне о ней. Мои пальцы утратили чувствительность, и ни

один врач не мог ее вернуть, а я ходил к самым лучшим. Шарлатаны. Жалкие и

бездарные. Чудес не бывает. Мне перерезали сухожилия на запястьях и

раздробили ноги в ту самую ночь, когда Лебединский отобрал у меня семью и мой

дом.

Чувствительность возвращалась постепенно.

Да, мне, мать его, все же повезло! Я добрался до Лебединского, втерся к

нему в доверие и даже вошел в состав его личной охраны.

Первый шаг в кровавом танце с венценосной семейкой. Тот, кому Олег

Александрович доверил охранять те самые земли…МОИ, СУКА, ЗЕМЛИ! Только

где она, грань между добром и злом? Люди называли дьяволом меня самого и

осеняли себя крестами, когда я проходил мимо их домов. Они брызгали святую

воду в каждом углу своих жилищ и молились, когда я выходил за порог. Я быстро

нашел единомышленников. Они все примкнули ко мне в дикой жажде уничтожить

Лебединского. Так было испокон веков. Есть главарь, есть и те, кто хотят его

свергнуть. Нужно только найти и дать то, чего они жаждут.

Умный вожак знает, чем сплотить вокруг себя стаю преданных псов –

бросить им кусок мяса, хлеба да водки побольше, и они преданы тебе навек после

долгих лет голода. И мы начали сеять смерть.

Деньги. Я загребал их лопатой в полном смысле этого слова. Я и мои люди

грабили каждое селение, в которое попадали. Уничтожали тех, кто были

причастны к смерти целого табора и получили за это свой куш. Как мелочна

человеческая душонка. Истинная вера воспета только в пафосной пропаганде, на

самом деле человек готов предать кого и что угодно за кусок хлеба, за жизнь

своих близких. И они предавали ради тех благ, что я не только обещал, но и

давал с лихвой.

Миром правит похоть, власть и деньги. Всё. На этом жирная точка. И тот,

кто думает иначе, может однажды найти себя на обочине жизни в вонючей яме.

Время всё расставит по местам, а если подсобить ему увесистыми мешками

драгметалла, то эти самые места будут там, где угодно мне и когда угодно мне.

Время прогнется подо мной, как портовая ш***а, оттопырив тощий зад, и я

буду иметь его раком до тех самых пор, пока не придет мой час. Долгие месяцы,

когда я не мог говорить и мочился под себя, как старик или младенец, научили

меня терпеливо и выносливо ждать.

А потом судьба все же повернулась ко мне лицом, извечно скрытым от

меня под фальшивой личиной, чтобы оскалиться в победном хохоте. Я слышу ее

надтреснутый, истерический смех и понимаю, что мы смеемся вместе. Мой голос

разносится по пустому дому и звенит под потолком, как колокольный звон по

усопшему. Она и я победили. Какой ценой? Какая к черту разница? Победителей

не судят – их награждают медалями. Из красного, мать его, золота.

«Ожидайте дня через три, идут лесом. Их ведет наш человек – Савелий. С

бандой договорились они загонят их в самую чащу и потреплют. Шанса, что они

свернут, нет. Наша часть сделки выполнена.

Ваш вечный должник».

Я встал с кресла и, прихрамывая, прошел к камину. Старые шрамы ныли от

пронизывающего холода. Наклонился и помешал угли, искры огня взметнулись к

потолку. Красно-оранжевые…яркие, как её волосы. Сколько раз я мысленно

касался кончиками пальцев ее волос, гладил, перебирал, а потом впивался в них

пятерней и выдирал до мяса. Те самые волосы, на которых помешался с первого

взгляда…

Но в этом проклятом Аду я больше не буду гореть один, я стану зрителем и

буду наблюдать за их агонией. Ничего не делает человека более уязвимым, чем

зависимость от другого человека. А она будет зависеть от меня. Каждый её вздох,

каждый шаг и телодвижение будут зависеть от того, за какую ниточку я дерну, а

может, и обрублю все нити, обездвижу, обескровлю и оставлю подыхать на

мерзлой земле, где даже горстка снега теперь принадлежит мне.

Я запрещал себе думать о прошлом. Запрещал возвращаться туда, где был

счастливым, но таким жалким и слабым, где все еще умел смеяться и плакать.

Был человеком. Любил и верил, что меня тоже любят. Она. Девочка с красными

волосами.

Вспоминал, как еще долго приходил на наше место, чтобы увидеть её хотя

бы издалека. Но ни разу больше она не ждала меня. Наверное, я и сам не

понимал, чего хотел от неё тогда. Ведь она клялась мне в любви. Дьявол меня

раздери, как она клялась своими бирюзовыми глазами, стонами и криками,

бусинками пота на шёлковой коже и твердыми красными сосками, искусанными

мной в порыве страсти. Клялась слезами и робкими ласками. Клялась, стоя на

коленях и протягивая ко мне тонкие руки, умоляя, чтобы взял её. Я готов был

поверить – меня примут любым. Потому что так должно быть, если любила…Нет!

Будь она трижды проклята! Но нет! Не ждала и никогда не любила! Крутила мной,

как марионеткой, усыпила бдительность. Дергала за веревочки и манипулировала

так изощренно, как не смог бы ни один кукловод. Кукловод с лицом ангела,

способного совратить самого дьявола.

***

– Мы двигаемся в путь, как только вернется Ренат, – крикнул своим людям,

– будьте готовы, мы идем прямо на снежную бурю. Закройте лица, хлебните

самогона. Будет п*здец, как холодно.

– Дочь самого Лебединского не может вот так…с тобой, цыган.

Ничтожество, ты не можешь к ней…, – отец Михаил сорвался на крик, стараясь

привлечь внимание Ману.