Она спрашивает, помнил ли я ту клятву? А разве мог я забыть, что стал её
первым, и заверения, что останусь единственным? Разве у меня был хоть один
шанс забыть? Как и то, при каких обстоятельствах она была дана. Как и то, как
зовут моих детей. К сожалению, я помнил каждое мгновение, проведённое рядом
с Дариной, тогда как все дни без неё превратились для меня в бесконечно долгую
серую однообразную рутину, трясину, которая засасывала своей безысходностью.
Положил руки на её запястья и грубо сжал:
– Я не знаю, о какой клятве ты говоришь, Даша. Да, я забыл! Зачем помнить
те клятвы, которые нарушены? – пожал плечами. – И мне самому не нужны твои
доказательства... – рывком притянул её к себе и прошептал практически в губы. –
При желании я могу просто задушить тебя и навсегда оставить только своей. Ты
бы разрешила у***ь тебя, девочка? Ради правды? Умереть, доказывая мне, что
ты никогда не лгала? Умереть сейчас от моих рук!
Её глаза расширились, и я усмехнулся. Конечно, она откажется. Я в этом не
сомневался ни секунды.
- Отдай мне флешку. Скажи мне где она…я знаю, что ты ее спрятала.
Назови место! Я достану ее сейчас и мы покончим с ложью!
И она продолжает молчать, а я чувствую, как по моим губам растекается
улыбка ледяного равнодушия. В миллиметре от мои губ, так, что мы ощущали
горячее дыхание друг друга. Вот она, та хрупкая минута, когда она должна
решить, да или нет. Готова ли вручить мне свою жизнь и жизни всех тех, кто в
этом замешан, или в эту секунду мы станем чужими, и будем ими вечно.
Незнакомцами, которые больше не смогут верить друг другу. И я был уверен в её
выборе, пока она неожиданно не обняла меня, впиваясь холодными пальцами
мне в затылок, и, глядя прямо в глаза, не прошептала:
– Она спрятана у меня под кожей. Я зашила ее вот здесь.
Трогает пальчиками место на руке чуть выше локтя.
- Разрежь и достань. Я думала, что умру и никто не найдет. Разве
вскрывают тела казненных?
Дарина прижалась ко мне, и мои руки автоматически легли на её талию,
обнимая. Я замер, вглядываясь в её глаза, полные фанатичной решимости,
понимая, что всё ещё выискиваю для себя ответ на вопрос, зачем ей это нужно.
Покачал головой, не веря услышанному. Она просто не ведает, на что
соглашается.
– Это будет больно…я не врач. Ты должна это понимать. И наркоза у меня
нет
А в ответ еле слышное:
– Понимаю. Думаешь я зашивала ее под наркозом? И разве есть боль
сильнее, чем мы уже причинили друг другу? Я хочу, чтоб ты это сделал. Сейчас.
Сделай это.
– Закрой глаза…кричать можно. Пусть думают и знают, что я тебя режу!
И эти её слова, полные отчаяния и безысходности. Они рвали меня на
части изнутри, обжигая ледяным огнём, потому что она не лгала. Потому что она
сделала свой выбор совершенно осознанно...доверилась мне. В очередной раз.
Погладил большим пальцем щеку, ощущая, как нежность к этой хрупкой и в
то же время невероятно сильной женщине вытесняет все остальные чувства,
загоняя недоверие глубоко назад. Захотелось обнять и сжать до хруста. Вдавить
ее в себя и не отпускать, сжимать и застыть навечно. Вот так. Рядом со мной.
– Я верю тебе, малыш. Верю. Достанем флешку потом. Я найду врача
который сделает это безболезненно.
В этот момент затрещал телефон, и включилась громкая связь, голос Лиса
холодно приказал явиться к нему через двадцать минут.
Дарина перевела взгляд с меня на аппарат, зажмурилась от ласки,
перехватила мою руку за запястье и сильно сжала:
– С нами! Если не сделаешь этого, что будет с нами? Возьми ее, посмотри.
Сейчас. Ты сам говорил, что может такой возможности уже не будет. Давай!
Сделай это. Или... или я ничего не расскажу тебе. Слышишь?
Рывком прижал её к себе, целуя волосы, гладя спину, и лихорадочно
обдумывая, как поступить. Времени оставалось слишком мало, а мне предстояло
обдумать две версии преступления. Одну – реальную, а вторую – ту, которую я
должен был предоставить Лису в самое ближайшее время.
И сейчас всё зависело лишь от того, насколько полной информацией я буду
обладать. В том, что она больше не проронит ни слова, я даже не сомневался –
слишком явно читалось упрямство в сжатых губах и пронзительном взгляде.
Прижался к её губам, чувствуя солоноватый вкус слёз, и прошептал:
– Прости, малыш.
Приподнял её лицо, удерживая за скулы:
– Смотри мне в лицо, Даша.
Она напряжённо улыбнулась и подняла на меня взгляд. Я достал флешку
очень быстро, а она не проронила ни стона, даже когда я обратно зашивал
промытую рану. Вытащил микрофлешку из капсулы, вставил в свой ноутбук,
временно включив защиту от считывания жесткого дика и записи.
Увидел лицо Дарины. Она говорила. Говорила со мной. Мне и в ее
глазах…в них дрожит мое отражение, потому что она смотрит на фото. Она
говорит… а я вижу, как киноленту каждое ее слово картинками в своем
воспалённом воображении.
Сколько в ее словах боли – боль...Тонны боли, всепоглощающей,
лишающей разума и силы воли. Вдохнул в себя эту боль, всю, до мельчайшей
частицы. Забрать. Пусть останется со мной. Пусть вскрывает вены мне, не ей.
Мой трофей.
- Максим…- едва слышным жалобным шепотом, по ее щекам там на
флешке катятся слезы.
И от этого шёпота что-то оживает внутри меня. Нечто, давно похороненное.
Сейчас, возрождаясь, оно причиняет ещё большие муки, скручивая в узел и
заставляя тихо стонать, закусив губу до крови.
Её страх...Липкий, тяжёлый, от которого стыла кровь в жилах. Бездна
отчаяния, накатывавшая на неё каждый день. Все эти полгода.
Безысходность, доводившая её до истерик и срывов. Разбитые стекла,
содранные до мяса ногти, вырванные в агонии тоски волосы. Мучительные поиски
ответов на вопросы обо мне, о нас... Горький изнуряющий плач наедине с собой. В
спальне. За закрытыми дверями. Когда никто не видит слабость той сильной
женщины, которую она играла все эти месяцы.
И эта опостылевшая игра, отнявшая все силы и желания, кроме одного.
Месть. Я буквально впитывал её жажду мести. Дикую, едва управляемую.
Которая стала смыслом жизни, единственным, что придавал силы для
дальнейшего существования. Я видел тот день, когда принял решение, видел
циферблат часов её глазами, слышал биение её сердца, ощущал её слезы на
собственных щеках.
Я на себе чувствовал ненависть, от которой сводило скулы и вскипали
мозги. Ненависть, раздиравшую её на части и становившуюся неистовее изо дня в
день.
И любовь...Она ворвалась в меня с такой силой, что захватило дух и
выбило почву из–под ног. От неё кружилась голова, цепенело тело, сердце
начало колотиться с огромной скоростью, разгоняя застывшую в венах кровь. Эта
безумная любовь словно проникала под кожу, пробираясь к сердцу для того,
чтобы поставить клеймо, чтобы никогда больше не быть отвергнутой мною.