Волчья кровь

Глава 8.1

Быть счастливым — это, наверное, чувствовать, что ты живешь. Не

знать, не понимать, а ощущать. Кожей, клетками тела, каждым вздохом.

Ощущать его на языке со вкусом её поцелуев, под кончиками пальцев,

ласкающих её скулы. Оно затаилось в глубине её глаз, там, где я видел

отражение собственного взгляда.

– Почему любовь, Лия? – быстрым поцелуем в губы, не позволяя

ответить, потому что тогда сорвусь, потеряю голову и наброшусь на неё,

сминая такое отзывчивое тело в руках. А я хотел знать ответ. С ней я хотел

узнать те вещи, о которых даже не задумывался до неё. – Почему смертные

называют это состояние именно так? Ведь любовь — это не чувство... Это не

одно чувство. В нём же тысячи, десятки тысяч оттенков, малыш, – прижал её

к себе, заглядывая в глаза, падая в голубое небо её взгляда, – почему всего

одним словом? Разве может оно передать всё то, что я чувствую к тебе?

– В любви есть ласка, есть нежность, есть забота, есть

сумасшествие...– облизнула губы, шёпотом – страсть...

– Боль, в ней бездна боли, малыш. Когда я смотрю на тебя, мне больно от

одной мысли, что ты можешь принадлежать не мне, и я знаю, что всегда смогу

причинить тебе боль, посмей только ты...

(с) Ульяна Соболева. Позови меня

Моих братьев зарезали в кровати. Как, впрочем, и меня. Но я выжил. Нас было трое

мальчиков. Три наследника династии Ибрагимовых. После смерти моего отца Азима на

престол должен был взойти Варад – мой старший брат. Ему тогда было пятнадцать, и по

нашим законам он уже мог управлять стаей под присмотром главного советника – Раиса

Арха ибн Бархама. Но кому-то это было невыгодно. Не просто кому-то, а родному брату

Азима – Ларсу. Если истребить весь мужской род по линии моего отца, то к власти придет

ветвь дома Ларса Ибрагимова, и далее править будет он и его сыновья. Моя мать нашла

нас всех бездыханными, и лишь ее чистейшая королевская интуиция подсказала, что я

жив, когда придворный лекарь Мурад утверждал обратное и констатировал смерть всех

наследников правящей династии. Она уловила слабое дыхание и едва слышное биение

моего сердца. Она прижимала к себе мое тело и кричала: «Вахид жив! Я слышу! Я знаю!

Он жив, мой маленький мальчик, мой волчонок». Я помню ее голос, разрывающий

мертвую тишину, как и голос Раиса.

– Все должны считать его мертвым, если хотите, чтоб ваш сын выжил, Архбаа! Это

не происки врагов – самый главный враг у вас за спиной и дышит вам в затылок.

Мне тогда было пять, и лезвие серебряного кинжала пронизало мое тело почти

насквозь…но не задело ни одного жизненно важного органа.

Мне впервые было больно, так больно, что казалось, сердце стало каменным от

боли. Я любил своих братьев, пусть любовь и была непозволительной роскошью в нашем

мире…и я запомнил их искажённые в предсмертной агонии лица, чтобы воспроизводить

снова и снова….пока не взгляну в остекленевшие глаза их палача.

Роксана и Раис Арх ибн Бархам позволили всем считать меня мертвым и спрятали

наследного принца в горах в старом замке моего деда Рахима Великого. Власть перешла в

руки Ларса. Не знаю, чего стоило моей матери это молчание, этот траур и похороны моих

старших братьев вместе с якобы и моим телом, но она выстояла…Она смогла не видеться

со мной долгие десять лет, чтобы никто не заподозрил, что ее сын выжил…единственный

из всех сыновей. Дочерей не тронули – они не имеют право на наследие, и мои четыре

сестры остались живы.

Все это время я провел в компании охранников, верного слуги Роксаны – Джанаха,

моего тренера и учителя Захрана. Это был третий год после первого обращения. Я окреп,

я получил должное образование, я прошел военную и стратегическую подготовку и был

готов к правлению. Ненавидел ли я Ларса? Наверное, ненависть слишком лестное чувство

для жалкого шакала, который убил детей во сне и таким образом завоевал трон, при этом

свернув кровожадное у******о племянников на невидимых врагов и казнив за него ни в

чем не повинных несчастных, которым отрезали языки заведомо до казни, чтобы те не

могли отрицать свою вину, а затем вырезали органы наживую и скормили собакам.

Правящая династия – альфы. Мы крупнее и сильнее других членов стаи и

происходим от самого первого Арха. Мы – волки-оборотни, и мы – бессмертны. Условно,

конечно, как и все бессмертное в этом мире. Всегда есть кто-то или что-то, что может

лишить жизни самого неприкосновенного существа на планете Земля. Нас учат убивать

себе подобных. Как и учат соблюдать Маскарад. За чем пристально следит Нейтралитет. И

у нас есть договор с Нейтралами. Мы не трогаем людей, мы не питаемся их плотью, но мы

имеем право ежегодно пополнять свои ресурсы. Королевская семья имеет право на сто

душ в год. За это мы вносим круглую сумму в казну нейтралитета, как и соблюдаем другие

законы бессмертных.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я убил своего дядю Ларса – отгрыз ему голову

и сожрал его сердце, а потом взошел на престол. Суд Нейтралитета оправдал меня.

Таковы наши законы, и не им их менять. Потому что мы возникли задолго до того, как те

начали контролировать бессмертных по приказу Высших.

Наша раса произошла от горных волков, иметь потомство мы можем лишь с

истинной, которая подходит нам по крови. Таких может быть несколько, а можно не

встретить ни одну. Именно поэтому у правящей династии, у ее мужской половины есть

гаремы, которые пополняются наложницами-рабынями. Полукровками, чистокровными

оборотнями, пока не найдется та, что понесет и родит наследников. Люди же для нас –

еда и секс. Ничего не значащая низшая раса, которая создана, чтобы кормить нас и

обслуживать во всех сферах. Презренные существа, не вызывающие ничего кроме жажды

утоления естественных потребностей.

Почти все они заканчивают свою жизнь одинаково – в Столовой. Там они ждут ту

ночь, когда их выпустят на охоту, где их загонит и сожрет стая… Но есть и те, кто служат

династии до самой смерти. Например, Сунаг – любимица моей матери, как и Манаг,

которая обучает персонал.

К смерти я привык. Более того, я знал, что я и есть эта самая смерть. С того

момента, как убил свою самую первую жертву, после обращения-инициации в свои

двенадцать. Когда твои кости с адской болью ломаются и трещат, когда рвутся сухожилия

и мясо нарастает заново совсем в других местах, а сквозь кожу пробивается острая, как

лезвия шерсть, ногти ломаются, и из-под них продираются когти ты понимаешь, что

пережил свою первую смерть и теперь готов нести ее каждому, кто станет поперек твоего

пути.

Я убивал, чтобы жить, и в этом нет ничего шокирующего, ничего страшного или

неприемлемого. В моем мире – это обычное дело. Пищевую цепочку никто не отменял.

Когда я загонял своего первого Хамра (добычу), за мной смотрели десятки глаз. Все они

оценивали, насколько я ловок, быстр и смертоносен. И они должны были понять, что так и

есть, иначе моя армия не пойдет за мной, моя стая не признает меня своим архом. И я,

мальчик с изумрудными и мертвыми глазами, равнодушно задрал своего хамра и сожрал

его печень, а потом завыл на луну, вздернув окровавленную морду вверх. Они все

вторили мне с уважением… а позже, когда черная голова моего дяди покатилась по

сугробам к лапам его подданых, они выли на луну с восторгом и с леденящим ужасом,

потому что знали – на месте дяди может оказаться кто угодно, и я лично стану палачом

своему врагу. Я сильнее их. Не только по праву крови, но и физически.

Потом я уже убивал, не задумываясь…что значит чужая жизнь в моем мире? Ничто.

Капля в вечности. Особенно если заплатил за нее копейками. И мне нравилась охота,

нравилось отбирать жизни. Это было совершенно естественно для хищника. Так же

естественно, как для человека есть, пить, испражняться и заниматься сексом. Охота

доставляла удовольствие, и никто этого не скрывал, особенно я. Мне нравилось вдыхать

ужас добычи и одновременно с ним ужас моих соплеменников, которые давали мне

право загнать хамра, а потом подпустить всю остальную стаю. Каждый из нас имел свою

сверхспособность – моя заключалась в том, что я жрал не только плоть, но и эмоции.

Ментально наслаждался страхом, болью, смертью…

Обычные смертные были носителями самых разноцветных фантазий, эмоций,

воспоминаний. О чем только они не думали во время агонии, пока я пожирал их жизнь и

сознание, а поодаль стояли мои соплеменники и ждали моего знака, чтобы наброситься

всем вместе. Было ли мне жаль свою жертву? Нет. Кто вздумает жалеть свою еду? Это

иерархия. А я в ней главенствую. Они созданы, чтобы насыщать меня во всех смыслах

этого слова. Презренны и ничтожны. В отличие от своих собратьев, я не брал в свою

постель смертных женщин. Я не жрал там, где трахаюсь. Мухи отдельно, котлеты

отдельно. Трахал я полукровок и чистокровок, а жрал людей. Моему примеру следовали

немногие. Кто-то любил совместить трапезу вместе с сексуальным удовольствием. Для

меня же люди были слишком ничтожны для плотских утех, слишком вонючие и грязные.

Как можно трахать еду? Вы бы засунули свой член в пиццу или кусок стейка? Хотя я знавал

бессмертных женщин с радостью запихивающих себе во в*******е или а**с огурец или

початок кукурузы…За неимением толстого, бугристого члена ликана рядом.

Мой первый хамр был пареньком моего возраста. Я загонял его в лесу один,

сопровождаемый тренером и советником вместе с моей небольшой свитой, но они не

вмешивались…просто шли следом. Это был первый раз, когда я завалил человека на

спину, придавил лапами и заглянул в лицо, полное ужаса и боли. Он плакал, и я слизал

его слезы, а потом впитывал все его эмоции и воспоминания о мертвой матери. Он все

время спрашивал про себя – встретится ли он теперь с ней… и я мысленно обнадежил его,

ворвавшись в его мозг своим твердым «да». А потом…потом он стал просто моей первой

добычей.

И они все боялись меня, именно потому что я получал наслаждение, потому что

наслаждался не только их плотью. Я казался им мерзким и конченым моральным уродом,

который, прежде чем сожрать, впитывает агонию жертвы…Но никто из них не понимал – я

не только наслаждался, я учился и видел то, чего не видят они.