Прости, малая

1. Возвращение домой

Несколько раз моргнув, пытаясь прогнать сонливость, фокусируюсь на приятном мужском голосе, который сообщает о том, что вот-вот самолет приземлится. За эти семь часов я так и не смогла сомкнуть глаз дольше, чем на полчаса, а потому сейчас ощущаю себя как никогда разбитой и физически, и эмоционально. Вся ночь была бессонной, а тут еще и перелет, который, как и всегда, дался довольно-таки тяжело, что неудивительно, ведь я с самого детства не очень хорошо переношу долгую дорогу.

Изначально заняв место у иллюминатора, сейчас мне не составило труда взглянуть на знакомые очертания Краснодара с высоты птичьего полета. Такой же солнечный и яркий, каким я его и запомнила, когда семь лет назад с обидой в душе сбегала из родной страны. И только сейчас, вновь увидев близкие сердцу края воочию, понимаю, насколько сильно соскучилась по всему этому.

Какой бы комфортной ни была жизнь в другой стране, дом есть дом, и этого не изменить.

Поднеся запястье левой руки ближе к лицу, смотрю на время и удовлетворенно вздыхаю, осознавая, что рейс ни на минуту не задержался, а значит, у мамы не будет лишнего повода для волнения. Протерев глаза, в которые песка будто бы кто-то насыпал, с дрожью в теле вспоминаю телефонный звонок, заставший меня вчера вечером в гостях у друзей.

Почему-то сразу подумала тогда, что случилось нечто плохое, учитывая, что обычно я с родителями созванивалась в определенное время, а тут... В общем, опасения мои подтвердились, когда я приняла звонок и услышала по ту сторону трубки заплаканный мамин голос.

— Папа попал в аварию.

Наверное, долго еще буду помнить те первые секунды, в период которых не могла пошевелиться и осознать услышанное. В горле встал ком, а лоб покрылся испариной, пока я слушала сбивчивый родной голос, говорящий мне о таких страшных вещах. Мама позвонила сразу после того, как и ей самой стало известно об аварии, а потому она не знала всех подробностей, направляясь прямиком в больницу. К счастью, немедленно вернувшись домой и принявшись собирать вещи в дорогу, я чуть позже узнала о том, что с папой все в порядке, если не считать легких травм, которыми он отделался. Разревелась тогда жутко, уже успев нафантазировать себе самого худшего, но лететь в Россию не передумала, прекрасно понимая, что не успокоюсь, пока своими глазами не увижу, что с отцом действительно все хорошо. Поэтому, предупредив начальницу (благо мы с ней состоим в дружеских отношениях), я немедленно отправилась в аэропорт, улетев первым же рейсом.

Достав из кармана крошечное зеркальце, смотрю в отражение красными от слез и недосыпа глазами. Но так как собственная внешность волнует меня в последнюю очередь, уже через пару секунд зеркало отправляется обратно, а я потуже затягиваю хвост на голове. Красоваться мне не перед кем, так что нет особой разницы, как я выгляжу в глазах окружающих.

Дождавшись момента, когда самолет, наконец, благополучно, сядет, я забираю свой багаж и выхожу на улицу, где меня встречает, помимо яркого солнца, холодный, почти морозный воздух. Неудивительно для начала декабря, хотя снега тут совсем нет, что тоже более чем характерно для этих краев.

Поплотнее запахнув ворот своего пальто, спешу как можно скорее покинуть здание аэропорта и выйти на парковку. Остановившись на миг, пытаюсь отыскать глазами машину, которую мама обещала прислать за мной, но безрезультатно. Может, на такси тогда уж...

— Арина Игоревна? — слышу сбоку смутно знакомый голос с легким оттенком насмешливости. Оборачиваюсь и замечаю приблизившегося ко мне вальяжной походкой молодого мужчину.

— Андрей?

— Он самый, — кивает довольно, щурясь от солнечных лучей, падающих ему прямо на лицо. — Приятно, что не забыла мое имя. Давай свой чемодан.

Все еще не совсем понимаю, что конкретно происходит, но послушно передаю ему вещи. Видя же мое откровенно растерянное лицо, он спешит объясниться:

— Ян Артурович прислал меня за тобой.

Еще более удивленно вскинув брови, направляюсь вслед за ним через густую толпу по направлению к машине, стоящей, как оказалось, недалеко. И пока он загружает мой чемодан в багажник, я все же не сдерживаюсь и спрашиваю, стоя рядом:

— Ты что, теперь у него на побегушках?

Андрей хмыкает, но обиженным совсем не выглядит.

— Что-то типа того.

Решив в данный момент не заострять на этом внимание, забираюсь в теплый салон автомобиля на заднее сидение и удобно там устраиваюсь, продолжая ненавязчиво наблюдать за своим старым знакомым.

Высокий и стройный блондин с выразительными голубыми глазами, острыми скулами и темными бровями. Он почти не изменился с нашей последней встречи, но заметно и ожидаемо возмужал, хотя и сейчас чувствуется по его энергетике та легкая непосредственность беспечного студента, каким он и являлся несколько лет назад.

И все-таки странно, почему это вдруг Андрей работает на чужую семью, когда у самого более чем состоятельные родители... В любом случае, пока что это останется для меня загадкой, учитывая, что мы с ним раньше особо не общались и сейчас он навряд ли станет откровенничать. В университете они с Владом хорошо сдружились, но тем не менее в свои дела и разговоры парни меня мало посвящали. А сейчас и вовсе Хабаров для меня является едва ли не чужим человеком.

Решив не забивать себе голову ненужными мыслями, достаю телефон и пишу той самой подруге-начальнице о том, что удачно приземлилась и уже совсем скоро буду у родителей. Получив от нее ответ уже через пару минут, принимаюсь крутить в руках смартфон с легкой нервозностью, вызванной в первую очередь беспокойством о здоровье отца, а потом уже и самим возвращением домой, где не была приличное количество лет. Сев поближе к окну, принимаюсь разглядывать мелькающие мимо высокие и не очень здания, прекрасно помня, что из Краснодара до моего родного городка с населением в почти триста тысяч человек путь займет не меньше часа. Даю себе возможность хоть немного расслабиться, быстро согревшись отоплением в салоне после ледяного воздуха улицы.

Андрей все же пытается со мной заговорить, расспрашивая о жизни в Европе, однако быстро замечает мое нежелание в данный момент вести светскую беседу и тактично замолкает, продолжая умело вести автомобиль.

Послав ему благодарный взгляд через зеркало заднего вида, снова устремляю взор на проплывающий мимо пейзаж уже почти пустынной трассы. В голове начинают против воли мелькать воспоминания того дня, когда я точно так же ехала по этой дороге, но в обратном направлении, собираясь как можно скорее и как можно дальше убраться отсюда. Хотя нет, подальше не именно отсюда, а от Влада, который так сильно меня унизил на глазах у наших родных и друзей. Тогда я, конечно же, поступила слишком импульсивно и необдуманно, уже через несколько недель затосковав по дому, но вернуться мне не позволила гордость. Да и выглядеть еще более глупо со своими капризными выходками совершенно не хотелось. Поэтому я не просто осталась жить в Германии у тети, но и поступила в местный университет, с чем мне тоже помогла мамина сестра, живущая там уже много лет и работающая не на последней должности в сфере образования.

Благополучно отучившись, я съехала от нее на отдельное жилье и нашла приличную работу, пусть даже мой немецкий был тогда далеко не идеальным. Но в целом, моя жизнь там сложилась довольно неплохо, хоть глубоко в душе я и понимаю, что дома было бы гораздо лучше. И все же время назад не вернуть, а значит, жалеть о чем-то неизвестном точно не стоит.

— Арин, тебя ведь домой, верно? — слышу голос Хабарова с переднего сидения, который выводит меня из задумчивости.

Верчу головой по сторонам и с изумлением понимаю, что мы уже почти приехали, так как за окном начали мелькать куда более знакомые постройки, хотя за эти семь лет тут многое и изменилось.

Оторвавшись от созерцания некогда любимых улиц, произношу:

— Нет, отвези меня в больницу. Первым делом хочу навестить папу.

— Как скажешь, — раздается в ответ спустя несколько мгновений, и на ближайшем перекрестке блондин поворачивает машину в противоположную от родительского дома сторону.

Надев свое пальто, которое за время пути я успела скинуть, терпеливо дожидаюсь момента, когда авто плавно затормозит в центре города около больницы. Поблагодарив своего временного водителя, выхожу на улицу и быстрым шагом направляюсь в сторону парадного входа, уже через пару минут оказавшись в светлом помещении, где туда-сюда снуют люди в белых халатах, а также редкие пациенты. Мгновенно отмечаю, что на лекарства и прочие малоприятные больничные запахи здесь нет и намека, что сразу же как-то внутренне расслабляет. С детства жутко боюсь больницы и всю эту атмосферу, пребывание в которой чаще всего не несет в себе ничего положительного.

Удивительным образом у стойки регистрации попадается главный врач, которого я тут же слезно прошу пропустить меня к отцу. Удача оказывается на моей стороне, и тот без лишних вопросов протягивает мне халат. Затем просит следовать за ним к нужной палате, куда я иду на чуть подрагивающих ногах.

По дороге статный и серьезный мужчина вкратце рассказывает о травмах, полученных папой в той самой аварии. Сломанная рука и довольно глубокая рана от большого осколка на груди — самое страшное, о чем мне следует знать, но и они не представляют угрозы для жизни. И все-таки меня немало пугает известие о том, что папа легко отделался, учитывая, что от его машины мало что осталось.

Поежившись всем телом, не желая снова представлять самое худшее, что могло бы нас всех ждать в ином случае, я поправляю на плечах халат и переступаю порог просторной палаты, залитой солнечным светом, дверь в которую передо мной распахивает доктор.

— Только не очень долго, пожалуйста. Через полчаса плановый осмотр, — говорит он мне перед тем, как удалиться и оставить нас двоих.

— Хорошо, — произношу отрешенно, уже уставившись на папу, сидящего на больничной постели и читающего книжку.

Заметив меня, он медленно откладывает ее на рядом стоящую тумбочку и той же одной только здоровой рукой снимает очки, счастливо улыбнувшись.

— Кого я вижу?! Моя дочь наконец-то вернулась домой. Ущипните меня!

Приблизившись без слов, наклоняюсь и крепко, но осторожно обнимаю, готовая расплакаться от вида его лица, израненного осколками разбитого стекла. Царапины не глубокие, однако и их видеть очень больно, ведь я привыкла лицезреть папу исключительно сильным и неуязвимым. Но в данный момент самое главное то, что он действительно в порядке настолько, насколько это вообще возможно в данной конкретной ситуации.

— Ты что здесь делаешь, родная? Я вас с мамой ждал ближе к вечеру. Она ж тебя там дома ждет, а ты сюда прямиком с самолета примчалась. Ну что за егоза...

Дождавшись момента, когда я чуть отстранюсь и присяду рядом на постель, он оглядывает мое лицо, нежно улыбаясь и тоже, кажется, готовый пустить слезу. Становится сразу так стыдно перед ним и мамой... Я ведь впервые вернулась домой за эти чертовы семь лет, не в силах даже ради родных побороть свою обиду на совсем другого человека, которого тоже когда-то считала близким. Родители часто прилетали ко мне в гости, особенно мама, да и созванивались мы практически ежедневно, однако я все равно поступила крайне неправильно тогда, пойдя на поводу у собственных эмоций и не посчитавшись с мнением дорогих мне людей. Может, было бы даже хорошо, если бы тогда они запретили мне лететь в другую страну и насильно оставили жить и учиться дома, но повторюсь, жалеть о том, чего уже никогда не исправить, крайне глупо.

— Не смогла дождаться вечера, чтобы тебя увидеть, — обхватываю руками папину здоровую ладонь и снова с болью в душе оглядываю все его травмы, царапины и синяки.

— Знал бы, что таким способом тебя можно было выманить из Германии, давно бы въехал в столб какой-нибудь.

— Не смешно, пап, — закатываю глаза, но все равно продолжаю улыбаться, ощутив уже ставшим непривычным умиротворение на душе, какое испытывала исключительно будучи ребенком или же подростком, живя с родителями и не имея никаких проблем. — Лучше скажи, как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Поэтому прекрати смотреть на меня такими большими глазами, будто в любой момент я отправлюсь на тот свет. Я серьезно, Ариш, со мной все в полном порядке, а это... — кивает на свою загипсованную руку и грудь. — Скоро заживет, и я вновь буду как огурчик.

— Пап... — наклоняюсь и вновь его обнимаю. — Я так сильно испугалась за тебя. Когда мама позвонила, мне стало так страшно от того, что я не рядом с вами. Такая беспомощность накрыла и злость на саму себя.

— Ну тише, тише, — гладит меня по голове, пока я изо всех сил стараюсь сдерживать рвущиеся наружу слезы. Видеть их ему точно не надо. — Ты снова с нами и ничего страшного не произошло. Лучше обрадуй старика и скажи, что ты вернулась к нам насовсем.

Медленно отсаживаюсь обратно и на миг отвожу взгляд в сторону большого окна.

— Нет, папуль, не насовсем. Пару недель погощу, пока ты не поправишься, а потом вернусь домой.

— Твой дом здесь, Арина. А там чужая страна, чужие люди и чужой язык.

— Я уже привыкла за столько лет. К тому же, ты ведь знаешь, что я быстро осваиваюсь в любой среде, — подмигиваю, отчего на лице папы вновь появляется легкая усмешка и морщины у глаз, которые выдают его возраст и жизненный опыт.

— Да знаю, знаю, ты у нас девочка умная — нигде не пропадешь. И все же место твое здесь...

— Па, давай не будем в очередной раз поднимать эту тему, ладно? Лучше расскажи мне, что все-таки произошло. Мама ничего толком не объяснила.

Глубоко вздохнув, но тут же поморщившись от явного импульса боли в районе груди, он неоднозначно повел плечом, не особо довольный, что я соскочила с прошлой темы, которую он так сильно любил развивать при каждом телефонном звонке или визите ко мне в гости.

— Да я и сам мало что запомнил. Ехал вечером домой и услышал, как стрельнуло колесо. Машину сразу и занесло в железное ограждение на полной скорости. Благо хоть никого не покалечил.

Закрыв глаза, на миг представив всю эту картину, я покачала головой, даже не в силах представить, что в те секунды ощущал папа, наверняка подумавший о том, что может погибнуть. Какой кошмар.

И вновь переведя взор на отца, вижу его искрящиеся добротой глаза, в которых в данный момент нет ни намека на страх или какие-либо другие переживания. И он всегда был именно таким человеком, который не показывает свои слабости даже близким ему людям, желая всегда оставаться независимым и здоровым для своей семьи. И это одно из его качеств, которыми я по сей день восхищаюсь. Да и вообще в целом мои родители — это самый большой пример для меня касаемо любви, верности и крепкого союза.

Собираясь задать очередной вопрос, мне приходится с этим повременить, когда дверь в палату распахивается и заглядывает мед сестра, сообщившая, что мое время вышло.

— Иди, солнышко, мама тебя наверняка уже заждалась. Приедете потом вместе, — произносит папа, когда я в третий раз потянулась к нему за объятиями. — Передавай ей привет. Скажи, чтобы не нервничала и перестала мне звонить каждые полчаса.

— Хорошо, обязательно. Отдыхай.

Поцеловав его в щеку и послав напоследок улыбку, миную пространство комнаты и выхожу в коридор. Закрыв за собой дверь, тут же прижимаюсь к ней спиной и опускаю голову, давая выход слезам, которые все эти минуты я в себе сдерживала. А вместе со слезами меня постепенно покидает и напряжение, которое не отпускало со вчерашнего вечера. Но даже сейчас, лично убедившись, что все обошлось, никак не могу перестать благодарить судьбу за то, что она не посмела отнять у меня родного человека.

— Ну чего ты ревешь, Аринка? Все же хорошо.

Сперва чувствую, что кто-то подошел, а потом уже слышится и голос Андрея. Он, должно быть, решил подождать меня в здании больницы, а не в автомобиле.

Киваю несколько раз и быстро вытираю слезы, не желая предстать перед ним еще более зареванной и с красным носом.

— Ничего я не реву. Поехали, теперь можешь отвезти меня к маме, — поднимаю голову, повернувшись в сторону мужчины, но в тот же миг застываю при виде еще одного человека, стоящего у него за спиной.

— Ну привет, малая.