Пылающая страсть [18+]

Я проснулась утром, как обычно — не от солнца или радостных голосов, а от резкого окрика воспитательницы, как выстрел, скомандовавшей: «Уборка, живо!» Тут никто не говорит «пожалуйста». Тут приказы. Команды. Здесь, в этом месте, где будто растворяется душа. Я быстро скинула с себя одеяло, и, спотыкаясь, пошла наводить порядок. Пыль, запах сырости и старой краски — вечные спутники этого здания. Как я вообще выжила тут столько лет? Иногда сама себе удивляюсь. С пяти лет я мечтаю только об одном — о доме. О нормальном доме, где будет тепло, где будут обнимать, а не швырять. Где скажут «ты нам нужна», а не «вот тебе койка, не ной». Мои родители… Даже называть их так — горько. Они просто отказались от меня. Сдали, как ненужную вещь. Я долго пыталась понять, за что. Что я сделала не так? Каждый вечер я пряталась под одеялом, вжималась в стену и беззвучно плакала. Хотела, чтобы кто-то обнял. Хотела, чтобы меня просто кто-то любил. Хоть кто-нибудь… Я мыла пол и думала, как всегда, о том, какой была бы моя жизнь, если бы всё сложилось иначе. Когда послышались шаги и голос: — Лесли, к тебе семья приехала посмотреть. У меня внутри всё сжалось. Как будто мне в живот ударили. Я застыла с тряпкой в руке. Эти слова всегда заставляли сердце прыгнуть, даже если разум шептал: «Не надейся». Надежда — она как предатель. Появляется сама, а потом исчезает, оставляя боль. Но всё равно, каждый раз я думала — а вдруг именно сейчас? Вдруг это те самые люди? Я бросила тряпку и пошла как есть — в рваной, выцветшей футболке, заляпанных джинсах и с растрёпанным хвостом, который когда-то был причёской. Руки грязные, лицо уставшее. Я знала, как я выгляжу. Знала, что на фоне очередной богатой семьи я — как серая тень на фоне витрины. Меня не выберут. Меня никто не выбирает. Я вошла в кабинет директора — этот пыльный, прокуренный уголок с облупленными стенами. И тут я их увидела. Мужчина и женщина — как с картинки из журнала, случайно забытого в парикмахерской. Оба — высокие, уверенные, ухоженные. Он — в идеально сидящем сером костюме с нашивкой "Prada", она — в строгом, но элегантном наряде, волосы уложены, макияж безупречен. Их вещи стоили больше, чем весь наш приют вместе с воспитателями. — Здравствуйте, это Лесли, — представил меня директор. Голос у него был натянутый, будто он сам боялся лишнего сказать. Я ощутила, как уши горят от стыда. — Извините, что я так выгляжу… Я… убирала в комнате… — пробормотала я, глядя в пол. Мне хотелось исчезнуть. Стать невидимкой. Я была грязной, неухоженной, никакой. Я не подходила им. И никогда не подойду. Они начали меня разглядывать. Оценивающе. Не грубо, нет… Скорее, будто я — вещь. Как будто прикидывали, подойдёт ли я к интерьеру их дома. Какой я — тихая, замкнутая, способная? Удобная? Меня обсуждали в третий раз за неделю. Они даже не стеснялись, что я всё слышу. Я стояла молча, ковыряла ноготь и старалась не дрожать. Надежда пыталась пробиться сквозь страх, но я знала, чем всё закончится. Как всегда. Ничего не будет. А вдруг будет?.. — Где подписать? — спросил мужчина, почти не глядя на бумаги. Больше ни слова, ни вопросов, ни сомнений. Только эта фраза, будто удар молнии. У меня сердце ушло в пятки. Неужели... неужели это происходит на самом деле? Со мной? С такой, как я? Меня... забирают? — Вы забираете её? — директор выглядела ошарашенной. Похоже, она и сама не верила в происходящее. А я... я готова была прыгать от счастья, закричать, заплакать, смеяться, но лишь глупо стояла, впитывая взглядом этих двух идеальных, добрых, невероятных людей. — Да, — женщина ответила спокойно, размеренно, как будто сказала что-то само собой разумеющееся. — Мы же не зря сюда приехали. В её голосе было что-то завораживающее. Теплота. Уверенность. Я чувствовала, что могу ей доверять. Её глаза смотрели на меня не как на вещь, не как на обязанность... а как на человека. На девочку. На ребёнка, которого хотят. — Спасибо... Я тогда соберу вещи и сейчас приду, — с трудом выговорила я, выдавливая из себя самую искреннюю улыбку, на которую была способна. Эта улыбка была неловкой, неуверенной, но полной безграничной благодарности. Меня переполняло ликование. Я уезжаю. Я, наконец-то, покидаю этот ад. — Не нужно, — женщина мягко положила руку мне на плечо. — Возьми только то, что действительно тебе дорого. Всё остальное мы тебе купим. Не переживай, дорогая. Слёзы подкатывали к горлу. Горячие, живые. Я не плакала от радости так давно, что даже забыла, как это — чувствовать счастье. Но вслух я лишь прошептала: — Хорошо. Я почти побежала обратно в комнату. В груди всё горело, будто пульс стало слышно ушами. Я обвела взглядом убогие стены, старую мебель, заплесневелый потолок. Что из всего этого хоть немного ценно для меня? Ведь у меня почти ничего нет. Никаких настоящих вещей. Только воспоминания. Я подошла к своей койке и с полки достала старого мишку. Потёртый, немного облезлый, но родной. Он был со мной всегда — в ночи, когда я плакала, и в редкие моменты, когда смеялась. Его когда-то подарила мне мама. Та, которую я любила, когда ещё не понимала, что такое предательство. Я переоделась. Хоть чуть-чуть привести себя в порядок — мой способ сказать: «Я хочу быть достойной». Нашла простую, но чистую кофту и джинсы, умылась в ледяной воде, быстро расчёсывая волосы и собирая их в более аккуратный хвост. Я глянула в зеркало. На меня смотрела девочка с огромными глазами и замирающей надеждой внутри. Я была готова. На прощание я не оглянулась. Мне не с кем было прощаться.