Волчья кровь

Глава 3.1

Я не люблю его, да и как можно любить непостижимое, любить того, кто

никогда не станет точкой, только извечным многоточием? Я не люблю его, он

не мартини и не шампанское, чтобы любить его, измеряя глотками. Он –

смертельный яд, который убивает изо дня в день, заражая наркотической

зависимостью и диким кайфом от каждой дозы его присутствия, превращая

меня в сумасшедшее, дикое существо, жаждущее этой отравы и агонии от

мучительной ломки. Я не люблю его, потому что любовь – это спокойствие и

созидание, а он мой смерч, мое стихийное бедствие, мое извечное разрушение

всех запретов и законов, навязанных проклятым обществом

(с) Ульяна Соболева

– День посвящения – один из самых важных дней в вашей никчемной жизни. В этот

день наша великая Госпожа и наш Повелитель явят себя вам, как высшее благо. Вы не

имеете права смотреть на них и разговаривать с ними.

Манаг прошлась мимо нас, выстроенных в шеренгу возле комнаты в коридоре. Уже

одетые в белые одежды и кружевные фартуки мы стояли, не смея шелохнуться и тяжело

дыша. Инициации боялись, как огня. Все девушки с самого утра дрожали от страха. Нам

кусок в горло не лез. Это жуткое ощущение, что сегодня произойдет нечто необратимое, и

дороги назад уже никогда не будет.

– Если вас отберут для работы на половине господ, вы будете удостоены великой

чести носить клеймо и метку хозяина. С этого момента вы станете числиться официально,

как обслуживающий персонал дома Правителей Ибрагимовых. По этому поводу вечером

будет праздник, и вас вкусно накормят. Затем вы разойдетесь в свои сектора для работы.

Вас распределят между членами королевской семьи. Учеба продолжится в прежнем

режиме.

Номер Шесть подняла руку.

– Сейчас не время для вопросов, Номер Шесть!

Но она упорно продолжала держать руку, и мне стало за нее страшно.

– Хорошо! Спрашивай! – снисходительно сказала Манаг. Она явно была в хорошем

расположении духа.

– Зачем…зачем каждой из нас учиться, если мы ничего из себя не представляем?

Зачем все эти дисциплины, танцы, уроки изящества?

– Таковы устои этого дома, что даже такие ничтожества, как вы, имеют право на

образование. Все. Хватит этих дурацких вопросов. Собрались и пошли за мной! Правила

все помнят?

Я посмотрела на Номер Восемь, а она на меня. Если она здесь несколько лет, и ее

так и не выбрали…то почему она все еще здесь?

– Номер Восемь! Сегодня твоя последняя попытка, если Госпожа не выберет тебя,

ты будешь отчислена.

– Отчислена? – она спросила это совсем не с радостью, а с испугом. И я в

недоумении посмотрела на нее. Чего она боится? Почему не рада? Ведь если ее отчислят,

то ее не станут держать в этом доме и…она освободится.

– Я прощу тебе твой вопрос без разрешения, потому что сегодня великий день.

Ночь перед полной луной в нашем доме сама по себе является праздничной. Сегодня

одна из наложниц взойдет на ложе Повелителя, а через месяц мы узнаем – даровал ли

нам Имрах наследника.

Мне кажется, они живут в другом измерении. В каком-то своем ужасающем мире,

где происходят все эти кошмары. Ведь такого не может быть. Там, за оградой есть совсем

иная жизнь. Иные законы. Нормальные…человеческие. Там нет этих странных названий и

нечеловеческих правил. Неужели никто не знает, что происходит за стенами этого жуткого

дома? Неужели полиция закрывает на это глаза?

На улице очень холодно. День солнечный, но морозный, и мы идем по

вычищенной от снега дорожке из матовых черных плит. Идем в сторону самого

пятиэтажного особняка с огромной площадкой перед ним, украшенной высокими

статуями извивающихся в танце женщин и пляшущих вокруг них волков. Статуи женщин

белые, а волки черные, и на фоне снега кажутся словно живыми. Нас провели на пустой

участок возле выключенного фонтана с хрустальной имитацией струй словно изо льда.

Холодный воздух пробирается за воротник длинного плаща, покалывает руки в перчатках,

щиплет лицо. Мы одеты тепло, но недостаточно, чтобы не ощущать минусовую

температуру воздуха. Манаг считает, что нас нужно закалять, и слабачки им не нужны.

Если кто-то заболеет и умрет, туда ему и дорога.

– Выстроиться по три человека. Смотрим на свои ботинки. На госпожу не глазеть,

особенно на Хозяина. Не болтать! Когда вас назовут по номеру – выйти вперед, стать на

колени, поцеловать ботинки госпожи и Хозяина.

Сердце тревожно бьётся, и, кажется, я сейчас лишусь сознания от ужаса, холода и

суеверной паники.

– Приготовиться встретить Великого Императора Вахида Ибрагимова и Великую

архбаа Роксану. – крикнул глашатай зычным голосом и вытянулся по стойке смирно. На

нем черная аккуратная форма, похожая на полицейскую. На рукаве белым вышиты

инициалы «V.I» латинскими буквами, и изображен волк с раззявленной пастью.

Все склонили головы и замерли, стиснув руки перед собой в молитвенном знаке,

ладонь к ладони. Что ж, сегодня я сделаю все, чтобы не понравиться этой Роксане, и пусть

меня выгонят. Не велико счастье жить в этом жутком доме-тюрьме. Лучше пусть меня

вышвырнут на улицу. Я придумаю, как вернуться домой.

– Не вздумайте что-то выкинуть!

Словно читая мои мысли, прошипела Манаг и щелкнула в воздухе указкой,

постукивая ею по ладони.

– Дорогу!

И я не смогла сдержаться, я приподняла голову и посмотрела на приближающихся

к нам женщину и мужчину в сопровождении целой свиты охранников. Женщина шла

впереди. Невысокая, грациозная, черноволосая, одетая в темный элегантный костюм, в

шикарном полушубке, с отливающим и блестящим на солнце мехом, как и драгоценности

на ее шее и руках. Она красивая и величественная. Какой-то звериной необычайной

красотой, а потом я посмотрела на НЕГО…

Меня словно током пронизало. Наверное, в эту секунду я поняла, почему смотреть

нельзя. Потому что в этот момент начинался мой апокалипсис. Вместе с осознанием, что

это не человек, приходило понимание, что он и нечеловечески красив. И смотрела я

только на него теперь. Словно все исчезло вокруг, весь мир закончился и время

остановилось. И никогда в своей жизни я еще не ощущала настолько явственной

гипнотической силы и бешеной власти. Абсолютная, величественная, покоряющая стихия.

Как будто пред тобой некто из потустороннего мира, некто, перед кем колени сами гнутся

и хочется пасть ниц.

Он ступает тяжелой, но в то же время грациозной поступью, выбивая тысячи

белоснежных искр из-под массивной подошвы сапог. На нем длинное черное пальто, и

ветер треплет жгучие черные волосы. Полы пальто распахнуты, и мне видна черная

рубашка, блестящие пуговицы жилета.